Как правильно закопать после расстрела Скачать сценарий
Видеоролик «Как правильно закопать после расстрела»
Читая мемуары партизан времён Великой Отечественной, нередко натыкаешься на описания довольно-таки однотипных ситуаций. Вот партизаны расстреливают очередного антисталиниста, скажем, полицая, который отличился зверскими убийствами граждан, стрелял и вешал, сами понимаете, ещё и грабил.
Всю дорогу на допросах у партизан он запирался, прикидывался сугубо мирным жителем, а как поставили его на край ямы, чтобы расстрелять, тут он вдруг и сознался, да ещё напоследок крикнул: «Передайте мужикам моего села, что Мыкола жил как собака, и подох, как собака!»
Ещё в детстве, читая мемуары партизан, удивлялся, а чего это на краю ямы тот или иной антисталинист признавался, что он скот? Ведь это уже не могло изменить приговора? К тому же, если ты уж такой непримиримый идейный борец, то сражайся уж до последнего, до самой смерти гни своё, что ты не вор, а идейный, что, набивая мошну, тем самым борешься за правое дело! Тогда расстреливающих тебя партизан после твоей смерти одолеют сомнения, правильно ли они поступили, может, завалили очень хорошего человека? Глядишь, к немцам перебегут – тоже бороться за то же дело.
А так, своими признательными возгласами вроде: «Передайте, Мыкола жил, как собака, и подох, как собака» только укрепляли партизан в ощущении своей правоты, да и доверие к своим командирам, которым удалось распознать упиравшегося скрытого полицая, возрастало. Странным казалось поведение расстреливаемых полицаев в детстве. Удивляло.
О смысле происходящего у края ямы пришлось догадываться – ведь нигде этот необходимый для жизни сектор знания не объясняют.
Была ещё одна странность в расстрелах, которую в детстве понять не мог уж тем более. Почему расстреливаемый антисталинист своё признание предназначал не своей бабе, не детям своим, а мужикам из своего села? Что это такое? С какого такого перепугу он забыл о семье? Он же явно относится к тому типажу, которые всю жизнь талдычат, что живут ради семьи?
Интересный во времена Великой Отечественной войны установился обычай при расстреле дезертиров и аналогичной мрази. Вот перед строем расстреляли подлеца. Потом закопали, могилу разровняли, чтобы вскоре невозможно было найти, где его, как собаку, закопали, а потом батальон, из которого дезертир, проходил по разровненной могиле строевым шагом. То, что расстреляли, могилу разровняли и потом затоптали – возражений не вызывало. Удивляло только: а почему именно строевым? И, как оказалось, в ответе на вопрос, почему именно строевым, и крылось объяснение, почему антисталинисты перед расстрелом признавали, что они собаками жили и ими и умирают.
Дело вот в чём. Вот тело повреждено, травмы несовместимы с жизнью. Никто в точности не знает через какое время после остановки сердца жизнь тело оставляет. Если угодно, душа отлетает. Или дух исходит. Не суть важно. Главное, смысл. Сколько времени ещё в распоряжении человека, после того как сердце остановилось, чтобы завершить своё задание на жизнь? Минуты? Часы? Дни? Какое-то время точно есть. Но сколько – неясно. В успешной, подчёркиваю, именно успешной череде жизней одно из первоначальных заданий на жизнь включает признание приоритета товарищества, признание столь отчётливое, что перестаёшь угождать очередной скверной, врущей тебе бабе, и начинаешь заниматься работой на вечность, скажем, работаешь на формирование мутационного коллектива.
В таком случае, далеко не безразлично, кто рядом с тобой находится в момент смерти. Вот упомянутый какой-нибудь Мыкола умирает в своей постели, а рядом – его лживая жена. Одно дело, если она ему, при случае, изменявшая, скажет, что всегда любила его, и он поверит, улетит, отупится, и в этих условиях признать красоту товарищества и его приоритет потенциала не хватит. Вот шанс на завершения задания на жизнь и утеряет. Профукает. Другое дело, что она над его холодеющим и уже вытянувшимся телом начнёт потешаться, насмехаться над ним и перечислять с кем из его знакомцев она ему рога наставляла. При таком раскладе его духу проще сообразить, что он был полный придурок, проведя жизнь подкаблучником. В окружении жены да знакомцы, которых подобрала, ха-ха, ему жена. Словом, жил во вранье и внутри этого вранья считал товарищество для жизни необязательным. Отсюда до признания красоты товарищества и его приоритета уже рукой подать.
То есть, если узнать правду, хоть в чём – это победа, удача, и, если смотреть на удачу сквозь волны собственной ненависти способен, то через некоторое время становится понятна причина, по которой в античности среди удачливых был столь популярен следующий сюжет. Мужик умирает, его, понятно, закапывают, сверху кладут надгробную плиту. На этой плите, пока вокруг стоят пришедшие на похороны, «безутешно» рыдает его овдовевшая жена. Но вот пришедшие на похороны расходится, и вдова сразу же, причём непосредственно на плите начинает трахаться с тем, кого умерший считал другом. И что в этом сюжете с точки зрения бытовой красивого? Представляете, в последние мгновения, так скажем, жизни узнаёшь, что был ну полный придурок, раз угождал жене, которая, оказывается, была неверна, и до, и после, и во время, а за друга почитал предателя? Ну, не придурок ли? Да, с точки зрения бытовой сюжет неприятный: лучше, казалось бы, уйти окончательно так об устройстве жизни не поняв ничего. Но с точки зрения жреческой, учитывающей неоднократность жизни, ситуация прекрасна, потому что у умершего, увидевшего жену такой, какова она есть, появился шанс назвать вещи своими именами, прежде всего о себе, и в следующем рождении, если и не приподняться, то хотя бы не опуститься. Понятно, что этот сюжет низам не известен, а удачливым известен, и весьма.
Вызволяющемуся человеку необходим островок правды, минимум такой, чтобы хотя бы одна нога могла уместиться. Но Мыколе врала жена, врали и знакомцы, на которых так странно поглядывала его жена. А вот при расстреле Мыколы партизаны вещи называли своими именами: скот – это скот, скотов во время войны расстреливать надо. На эту правду можно опереться. Поэтому Мыкола кровно заинтересован, чтобы его расстреляли правильно. Чтобы быть расстрелянным правильно, он должен помочь партизанам, его расстреливающим, чтобы они были в ясной памяти и здравом уме – чтобы образуемый ими коллективный разум был мощнее – к нему, коллективному разуму, Мыкола и сможет присоединиться на условии, что будет честен.
Вот если бы Мыкола врал партизанам до конца, то они бы, засомневавшись, улетели, то есть умственно ослабли, и не могли бы организовать с расстрелянным коллективный разум. По собственной вине Мыкола не смог бы довершить своё задание на жизнь, и в следующей жизни, возможно, был бы не человеком, а каким-нибудь червяком. Или глистом – в чьей-нибудь жопе.
Вот с точки зрения масштабной, с учётом череды жизней, что для антисталиниста лучше: умереть от старости в окружении себе подобных антисталинистов или быть расстрелянным товарищами? Если перед расстрелом признаешься в своём скотстве, то расстрел товарищами обещает следующую жизнь не хуже, а на пределе честности, возможно, даже лучше. А если, наоборот, умирать среди себе подобных антисталинистов, которые всю жизнь только и делали, что изощрялись во вранье, означает, что и на поминках они о тебе, покойном, будут, как принято, говорить или хорошее или ничего. А это только враньё. И родишься глистом в жопе.
Повторимся: самое большое благословение для антистали это, чтобы его, подлеца, расстреливающие, образовывали с ним коллективный разум. Ради этого перед смертью нельзя врать и иметь тайн. Ещё хорошо бы, чтобы по твоей могиле прошли строевым шагом, именно строевым, ибо строевой шаг сплачивает в коллектив, а это шажок в сторону повышения мощи коллективного разума. Бабы и женоподобные полагают этот строевой шаг проявлением неприязни, но так это лишь отчасти, а в глубине – это товарищеский дар уже расстрелянному. И этот строевой шаг поверх могилы такая же обязанность настоящего человека, как и залп над могилой действительно героя. ЗАЛПЫ
Ну и последний из вопросов, заданных в начале ролика. Мыкола и его аналоги, а их в мемуарах описано немало, перед тем как получить пулю, то, что они – скоты, и всю дорогу под людей только кривлялись, завещали сообщить не жене, и не детям, а мужикам из своего села. Кривляющиеся под людей Мыколы, всю дорогу ещё и изображали, что им с женой повезло, что-де она тоже человек. Можно обмануться, что он действительно ценит свою жену. Ценит, а не упорно кривляется перед соседями. Но на краю могилы перед расстрелом выяснялось, что он вполне отдавал себе отчёт, что врёт окружающим, подставляет им подножку, а жену всё время считал дерьмом, но этого не говорил – боялся её, плюс ненавидел сказать правду другим. Вполне понимал, что товарищество по сравнению с его бабой имеет приоритет – потому что товарищество красиво и чревато подвигом.
И то, что просил разыскать мужиков из села и им рассказать, понятно: партизаны строевым шагом по могилам предателей ходили не всегда, а односельчане, глядишь, яму разыщут и сообща, именно сообща, вобьют в неё осиновый кол. Очень важно понимать, что антисталинисту забьют осиновый кол не за то, что он как антисталинист врал, и тем окружающим гадил. Осиновый кол вбивают как бы в благодарность, что хоть перед смертью сказал правду. Осиновый кол – это помощь закопанному, помощь остаткам его жизни войти в коллективный разум на теме оценки его жизни – а это основа сообразить более значимые темы необходимые для возможности следующего человеческого рождения.
Пройти строевым шагом по могиле, тем выражая истину, есть возможность не везде. К примеру, изовравшегося Солженицына закопали на кладбище, густо утыканном надгробными камнями. Если бы Солженицын хотя бы умирал правильно, перестал бы врать, то ему бы загнали осиновый кол в могилу. Но не загнали. Из этого видно, что жизнь у него не состоялась. Он профукал свою жизнь полностью.
Ну, все эти строевые шаги и осиновые колы для него, а для нас что? А мы в состоянии коллективного разума можем понять, что когда какой-нибудь Мыкола врал о Сталине, он прекрасно знал, что врёт. А то можно обмануться, что он, бедняжка, что-то там о Сталине недопонял, запутался в умственных построениях. И ему что-то объяснять надо, лекции ему читать. Не надо. Не запутался. Под идейного борца он кривлялся. Просто этим своим враньём на Сталина он хотел нагадить окружающим мужиками – такое вот у него бабье удовольствие. А жена его мало волнует – она сама такая же, вредила и ему и всем вокруг – и он это тоже понимал, только кривлялся. ЖИЛ КАК СОБАКА
Видеоряд с предателем Долгоносиком взят из фильма «Партизаны в степях Украины» 1943 года. Понятно, что в этом фильме главный не Долгоносик. Есть в фильме такой персонаж – дед Тарас. Странный такой дед – дело даже не в том, что на смерть он пошёл спокойно, а в том, как он эту свою смерть обустроил. Дед Тарас наперёд абсолютно точно знал, что умрёт и как. При желании можно сказать и так: умер дед Тарас спокойно – на постели. ПУЛЯ ПОПАЛА, ГРАНАТЫ, ЛАПНИК, НЕТ, ПИНОК ВЗРЫВ.
Повторимся: дед Тарас точно знал как умрёт – точно знал уже здесь. ДАЙ МНЕ РУЧНЫХ ГРАНАТ ДЕСЯТОК И ДВЕ Гранаты в зависимости от типа взрывателя делятся на два типа. Вот этот тип гранат взрывается через определённое число секунд после того как выдернута чека. ДЕД БРОСАЕТ ГРАНАТЫ-ТОЛКУШКИ А вот взрыватели противотанковых гранат устроены по-другому: они взрываются от удара. Выдерни чеку и граната может хоть год не взрываться – до тех пор пока кто-нибудь ногой её не пнёт. ПНУЛ И дед точно знал, сколько ему понадобится ручных гранат, а сколько противотанковых. ДАЙ МНЕ ДЕСЯТЬ Итак, дед Тарас просит две противотанковые гранаты. Противотанковые очень тяжёлые, старому деду их кидать точно не под силу. Зачем тогда просит. И вообще противотанковые дед заранее отнёс в зимовьё – вот пожалуйста, противотанковых гранат у деда нет. Дед точно рассчитал и обустроил свою смерть.
В эпизоде смерти деда Тараса есть ещё несколько деталей, которые вызывают острейший интерес. Во-первых, зачем деду Тарасу понадобилось две гранаты? Ведь даже если бы он не умер до проникновения в зимовьё немцев, а умер бы от взрыва гранаты, то для собственной моментальной смерти вполне хватило бы одной противотанковой. С первой гранатой понятно – дед Тарас положил её поближе к немецкому фельдфебелю. Но из каких соображений дед Тарас выбирал место для второй гранаты? Осколки-то фельдфебелю ведь не достанутся? Казалось бы, вторая граната вообще лишняя, или её надо было положить рядом с первой, чтобы фельдфебель точно не промахнулся.
Во-вторых, а что это за еловые веточки такие? Почему они оказались в зимовье – уже срезанными? Почему дед для того, чтобы замаскировать гранаты, использовал веточки, а не что-нибудь ещё? Скажем, какое-нибудь тряпьё? Ответ следующий. И перед войной и во время войны еловыми ветками убирали портрет Сталина. Во время временной оккупации портреты Сталина со стены снимали, а куда денешься, антисталинисты засекут – расстреляют или живьём сожгут, а вот обрамление из еловых ветвей на стене порой оставляли. Посмотрят на это обрамление, пусть и при снятом портрете и сердцу становилось теплей, и силы прибавлялись, и мысли становились более масштабными. Вообще-то еловая ветвь была символом партизана – именно из-за этого убранства портрета Сталина. Партизан ведь так и называли «Иосифовы дети». Не «последователи Сталина», и не «соратники Сталина», а «Иосифовы дети». Обрамление Сталина. Это уже после смерти Сталина, когда антисталинисты, пытаясь спрятать своё недоучастие в войне, стали вымарывать всякую правду о партизанах, включая и их название – «иосифовы дети». Об «иосифовых детях» можно прочесть, скажем, в этом томе партизанских мемуаров АНДРЕЕВ НАРОДНАЯ ВОЙНА
Немцы о символическом смысле еловой ветки, скорее всего, знали, и, уж точно, догадывались – ведь, бессознательно подражая русским, немцы в Германии еловыми ветвями убирали портреты фюрера. Таким образом, когда фельдфебель увидел рядом с умершим дедом Тарасом срезанные еловые ветви, а ещё должно быть увидел на стене портрет Сталина в обрамлении еловых веток, и в обрамлении этом двух веток явно не хватало, он не мог не прийти в бешенство. И вот почему. Фельдфебель только что провёл бой против одного только деда – и понёс огромные потери. Дед дважды наводил немцев на минные поля, да плюс ещё десять ручных гранат. Во что смотришься – в то и обращаешься, то есть качества бойца как бойца есть отражение внутреннего мира Верховного. То есть, если солдаты противоборствующих сторон сосредоточены на своих военачальниках, то любой бой можно рассматривать как единоборство двух военачальников. Вот фельдфебель с кучей рядовых были сосредоточены на Гитлере – и в бою с одним дедом понесли огромные потери. А дед Тарас был сосредоточен на товарище Сталине, вот, пожалуйста, и еловые веточки, – и такие результаты. Иными словами, дед Тарас, проведя показательный бой, предоставил фельдфебелю возможность убедиться, который из военачальников внутренне более благороден – и при правильном выборе обрести жизнь вечную. Был бы фельдфебель хоть сколько-то личностью, а не обычным шибздиком, он бы перешёл на сторону Сталина. В зимовье фельдфебель, глядя на веточки, всё понял, не мог не понять, но чтобы не принять верного решения по рецептам баб он решает совершить что-нибудь по отношению к Учителю оскорбительное. Решил совершить – и совершает. ПИНОК ВЗРЫВ
Так что фельдфебель пинал вовсе не мёртвое тело Тараса, а именно еловую ветвь – потому так точно и угадал по гранате с выдернутой чекой. Дед прекрасно понимал психологию непосвящённых, вот и уложил именно ветку елового лапника. ДЕД УКЛАДЫВАЕТ
Ну, а теперь загадка второй противотанковой гранаты. Дед Тарас явный герой и явно совершил подвиг. Все признаки. Один из ключевых признаков совершения подвига – у правых руки подымаются, а у неправых – опускаются. Сразу после смертного подвига деда Тараса у людей, односельчан деда Тараса, хотя уже и приговорённых к биологическому истреблению, действительно, руки поднялись. Они могли бы умереть как бараны, как умирали многие миллионы пленных и гражданских, оказавшихся на временно оккупированной территории. Но умрёшь как баран – и в следующей жизни всё начнётся с уровня ухода, если уж не с буквального барана, то с более низкого старта. Жизнь барана будет ещё хуже. А дед Тарас своим подвигом придал своим односельчанам сил выйти на более высокий уровень. ПОЮТ А чуть раньше расстрела, ещё в селе, под дулами автоматов немецких часовых происходило вот что. ПОДПИСЫВАЕТ ПИСЬМО СТАЛИНУ Вот этот бородатый старик подписывает письмо Сталину, подписать которое он до подвига деда Тараса, Иосифова сына, отказывался. А после подвига деда Тараса старик ещё и инициативу проявляет, чтобы подписать. От того сможет ли старик вытащить себя на уровень уважения к Сталину или нет зависело будущее старика в следующих жизнях. А это деду Тарасу было не безразлично. Сам погибай, но товарища выручай. И этому старику тоже своей смертью в подвиге помогал дед Тарас.
Итак, дед Тарас – герой, совершивший подвиг. А тело героя – ценнейшая добыча для гитлеровцев. Гитлеровцы, захватив тело героя, или приближённого к тому, обустраивали ритуал уважительных похорон, в результате которого их, гитлеровцев, боеспособность повышалась – за счёт обустраивания чуть более правильных отношений с действительностью. А дед Тарас так обустроил свою смерть, чтобы у немцев роста боеспособности не произошло. Именно для того и нужна была вторая граната, чтобы ритуал проводить было не над чем. Чтобы тела героя не стало.
Смерть деда Тараса, аналога которой, возможно, в мировом кинематографе и не сыскать, позволяет разгадать одну важную загадку, загаданную нам Сталиным. Сталин умел и любил загадывать загадки на десятилетия вперёд, а может, и на столетия вперёд. И отливать свои загадки в металле. Та, которую сейчас рассмотрим, в 1946-м была отлита из гильз, собранных в районе Вяземского котла.
Памятник генералу Ефремову в центре Вязьмы поразителен. По фотографии оценить грандиозность памятника трудно, но всякого, кто оказывается с этим памятником рядом, он просто поражает – своей масштабностью. Этот громаднейший памятник, отлитый из гильз, а спроектированный человеком из героической эпохи – посвящён генералу Ефремову. Однако ж Героя Советского Союза генералу Ефремову не присвоили. Это и есть одна из загадок Сталина, кстати, до сих пор не разгаданная: почему столь грандиозный памятник застрелившемуся в окружении генералу поставили, а Героя ему не присвоили?
Причин немало. Среди прочего, генерал Ефремов предоставил своё тело немцам для обряда посвящения гитлеровцев в лучшие бойцы. Немцы предоставленной возможностью воспользовались. И стали сильнее – больше наших потом положили. А ведь генерал Ефремов, имея запас гранат, если бы до конца жил по принципу «сам погибай, но товарища выручай», должен был подорваться, а перед тем сменить обмундирование на простое красноармейское – чтобы останки его не опознали. Но генерал этого сделать не пожелал. Не подумал. Вот жену застрелить перед тем как застрелился сам он позаботился, а вот о солдатах наших, которые были убиты после проведения над его телом обряда, генерал старательно не вспомнил. Тем услуживая оккупантам. Сталин, видя генерала Ефремова насквозь, понимая, что у того кишка тонка разнести своё тело в клочья, присылал в Вяземский котёл за ним спецсамолёт – чтобы вывезти из окружения.
Но генерал Ефремов, видимо, всё понимая зачем нужно его тело, отказался, на словах лживо мотивируя тем, что умрёт со своими солдатами, что всё ради русского солдата, а на деле перед убийством своей жены ещё и заявив, что он умнее и величественнее Сталина с его советами. Такого придурка кавалером Золотой Звезды великой эпохи делать нельзя. И Сталин с Калининым Ефремова в кавалеры не произвёл, но поставил огромный высокохудожественный монумент – чтобы последующие поколения задавались вопросом: как возможно подобное сочетание?
Генералу Ефремову страшно далеко до деда Тараса. Дед Тарас жил для людей до конца, а генерал – нет, именно поэтому никакие слова генерала запоминать нужды нет, а вот слова такого как дед Тарас, в особенности, последние слова, надо постараться изо всех сил понять, запомнить и передавать их из поколения в поколение.